Отчего бы нам с тобой не улететь
в ту далёкую, где птицы да теплынь,
чтоб валяться и в небо глядеть?
Там растёт лебеда да полынь.
Эта песенка ночная так стара.
Бородавки и морщины у неё.
В ней от времени потрескались слова.
Мы не верим ей, но поём.
Лебедёнок, да мы же болим!
Не по нашим сердцам валидол,
лебеда моя да полынь —
либидо моё, либидо!
Тебе больно, значит снова я жив,
значит песенка снова жива —
нашей плоти солёный мотив
и объятий густая трава.

Мы же баба да мужик, ты да я,
наши души оголим,
чтоб потом не разобрать, где своя —
ой, любимая, да мы же горим!

Мы спалим кучу нашего тряпья —
будет нечего поутру надеть.
Я кричу, оттого что опять
одеяло мешает лететь.

Ночь наставит синяков под глаза,
а будильник-дурачок — шесть часов!
Чтоб гореть так гореть до конца,
я подброшу берёзовых слов.

Мы с тобою догорим, догорим,
синим дымом да подальше от людей,
где растёт лебеда да полынь,
чтоб валяться и в небо глядеть.

А лучи — по стене, по стене,
значит снова пора уезжать.
На помятой траве-простыне
наших тел головёшки лежат,
наших тел головёшки лежат...

Отчего бы нам с тобой не улететь
в ту далёкую, где птицы да теплынь,
чтоб валяться и в небо глядеть?
Там растёт лебеда да полынь.

Отчего бы нам с тобой не улететь?