Еще младенцем, однажды где-то
без спросу взял я с гербом и грифом бумагу;
и в правом верхнем углу цветное
свое, конечно, изображенье наклеил;
	а посредине - единым махом,
	славянской вязью, китайской тушью -
	вписал подряд, как есть, не тая:

свой рост и возраст, и вес и адрес,
и род занятий, и беспартийность, конечно;
к тому прибавил, со строчки красной,
подробный список родных и близких, а как же;
	потом немного еще подумал -
	и отпечаток большого пальца
	оттиснул в левом нижнем углу;

а в нижнем правом - поставил подпись,
таким уж, видно, смышленым был я ребенком;
и темной ночью, в степи безлюдной,
дрожа от страха, большую яму я вырыл;
	и в этой яме свою бумагу,
	свернув два раза, на дне глубоком
	сокрыл, зарыл и место забыл;

с тех пор вольготно живу на свете,
сижу на крыше, в дуду играю по нотам;
ничем не связан, конечно, кроме
твоих, брюнетка, очей зеленых, джунгарских;
	тем самым как бы собой являю
	пример особый и назиданье
	для всех пытливых умов и чутких
	сердец; на том и сказке конец.

А темной ночью в степи безлюдной
никто не ходит, никто бумагу не ищет.
Чего я, собственно, и добивался.