Двадцатый век. В пивных разводах скатерть.
Останки пересохшего леща.
Под потолком скучает Богоматерь;
А ниже, на хромой диван-кровати,
Хозяин в полудрёме и прыщах.

Прыщи пустяк. Они, скорей, примета,
Что осень оставляет в дураках,
Что с Лейкиным ушла подруга Света.
И Лейкин даже стих сложил про это:
«Кавалерист! Насрал и ускакал!»

Но наш Петров легко простил измену.
Не вешался. Не нюхал дихлофос.
Он даже не вскрывал в сортире вены,
А лишь пошел прыщами да оброс.

Двадцатый час. Подмигивает шлюхой
На улице криптоновый фонарь.
И холодильник грузный, как Безухов,
Бурчит расстроенным желудком, тварь.

Тоска и одиночество. Другой бы
Давно бы спился. Только не Петров!
Петров – особа уникальной пробы;
И мною суждено ему до гроба
Протопать путь достойный этих строф.

Казалось бы, двадцатый век, столица,
Петров, махнувший сам с собой пивко.
Казалось бы, что может приключиться?
А вот что – у дверей стоят девицы,
Ну, и, конечно, некто Кочетков…

                                *
Всё началось как будто бы прилично
С каких-то именин
Двух Нин, а может, Зин.
И я представлен дамам был публично,
Как будто армянин, 
А может, как грузин.

Короче, приглашен я был с намёком:
Софа, диван – 
На выбор, «please».
И я уже трещал, что та сорока
Про мой Севан
Или Тифлис.

И может, всё бы кончилось как надо –
Борьба без слов
Под скрип софы,
Но что-то после водки с лимонадом
Во мне стряслось
И я завыл:

«Что вы, гады, мелете
Умники поганые!
Ведь живём, как нелюди,
В щели таракановой!

Пьяных баб по морде бить,
Водку пить стаканами,
Да рыдать по Родине –
Дуре сарафановой!
Да надравшись гадости
Под троллейбус броситься!
Вот и все-то радости,
Да и те не по сердцу…»

Очнулся. Стою,
а  кругом тёмный лес.
Куда же я, братцы,
по пьянке залез?

Утопая в тяжелых валенках,
В доморощенном зипуне
Заблудился, как мальчик маленький,
Я в дремучей моей стране.

И в дремучих лесах державы
Проклинал  я её простор.
И висел надо мною ржавый
Полумесяц-полутопор.

На который всё волки пели
И невидимый сыч икал.
И в три пальца в кустах свистели
То ли вьюга, то ли Яга.


Мне б лежать на печи калачиком,
Сказки слушать про дураков,
А не шляться по лесу мальчиком
Среди нечисти и волков.

Нерадивая нянька-Родина,
Ведь угробила, твою мать!
То ли с пьяных глаз проворонила,
То ли с трезвых тебе плевать!

Но назло тебе, конопатая,
Не угробился в том лесу.
На поляне изба горбатая.
И хозяйка готовит суп.

Как она надо мною плакала,
Как выхаживала, поверь!
И живу я с ней бедолагою;
А куда ж от неё теперь?

Щели в окнах забиты ватою.
На плите закипают щи.
Мы с хозяйкой придурковатою
Целый день в домино стучим.