Меня не спросите, конечно, вы об этом,
«Нет полномочий, – скажете. – Адью!»
А я брожу и ем, и пью на этом свете,
и в дополненье – мыслю и люблю.
«Кто вы?» Кто я? – вопрос резонный.
Я, знаете ли, просто гражданин,
живущий в северо-кавказской зоне.
«Короче: вы – хохол, еврей, грузин?»
А это-то зачем? «Да брось ты, парень,
для демонстраций транспаранты припаси!»
Я, правда, не пойму? «Кончай базарить,
и в клетку информацию внеси!»
Мы новых истин в этом плане не открыли,
о том, что братья, люди знали и до нас.
Вот только братья вечно что-то не делили,
зато себя смогли – от наций и до рас.
А мы росли без всяких там делений глупых.
Дома хрущёвские, молоденький квартал,
где заводилой был лихой мальчишка Пуппи,
о том, что венгр он, я позже лишь узнал.
И друг мой Сашка, мы такое с ним вершили:
и дружба – дружбою, и спор – до драки спор,
пожары вместе разводили и тушили.
Кто он по нации – не знаю до сих пор.
Тянуло головы нам вверх немое время –
коленки там уже, где раньше был карман.
И вот однажды я узнал, что есть евреи
и среди них мой друг – Валерка Егерман.
Валерка – первый мой учитель на гитаре,
мы струны рвали с ним, Высоцкого хрипя.
Он старше был и был – отличный парень,
и я прилип к нему на должности «репья».
Он был с ремнем, когда по заду отстучали
Хлюсту за лезвие, что в мой живот макнул.
И сколько б после за спиною ни шептали,
в жидовстве сам себя скорее упрекну.
Вот так учил грамматику подросток –
букварь с живыми он картинками листал
и в результате, повзрослев, по нацвопросам
большим-большим, большим подростком стал.
Бегут в крови моей татары по Европе,
бессильны рвенья – направляй или борись,
ведь жизнь процесс естественный, не опыт –
армянка – дочь, а друг Мамедов Мубариз.
И казачишку с Митрофановской станицы
пленил навечно мусульманин Гур-Эмир.
Мечтаю также, чтоб в полон забрал Памир,
заочно я в него успел влюбиться.
Я против выдуманных, значит – ложных истин.
Я против истин, что спускают сверху вниз –
в них результат того, что есть у нас нацисты,
и то, что есть великорусский шовинизм,
и то, что маленький народ, познавший горе,
откапывая грязное белье,
поросшее давным-давно быльем,
для самооправдания позорят.
Меня не спросите, конечно, вы об этом.
«Нет полномочий, – скажете. – Адью!»
А я и ем и пью на этом свете,
и в дополненье – мыслю и люблю.