Юбилеи, юбилеи...
Снова осень на аллее,
как пожарище.
Юбилеи, юбилеи...
Шевелюры все белее
у товарищей.
Эту осень проживу я
и вступлю в сороковую
осень рыжую,
и болезнью заболею,
что зовется юбилеем,
если выживу, если выживу.

Как начертано в устоях,
будет долгое застолье
юбилейное,
а когда все примут по сто,
будут радужные тосты
и елейные,
будут сыты все и пьяны,
как намечено по плану,
как наметано.
Всех веселье обуяет -
одного лишь юбиляра
не возьмет оно, не возьмет оно.

Среди гомона и гама
у плиты хлопочет мама
постаревшая.
Зажигает мама спичку,
мама - птичка-невеличка
над скворешнею.
Сын опять такой усталый,
дочь принцессою не стала
на горошине.
Что-то с сыном, что-то с дочкой,
а у мамы что-то с почкой
нехорошее, нехорошее.

Полночь-заполночь настанет,
и потянет над гостями
запах ладана -
то отец дохнет из ночи.
Мы с тобой, отец, не очень
в жизни ладили.
Я гулял, а ты метался,
ты болел, а я мотался
над Памирами.
Как теперь, отец, жалею,
что с тобой на юбилее
не обнимемся, не помиримся.

...Будет вымыта посуда.
Юбиляр, спеша, засунет
ноги в тапочки.
Будут выпиты не вина -
этой жизни половина
или вся почти.
Старость слева, старость справа,
и уже плевать на славу
и на почести.
Юбилей - горячий признак,
что уже маячит призрак
одиночества, одиночества.

Юбилеи, юбилеи...
Снова осень на аллее,
как пожарище.
Юбилеи, юбилеи...
Шевелюры все белее
у товарищей.
Эту осень проживу я
и вступлю в сороковую
осень рыжую,
и болезнью заболею,
что зовется юбилеем,
если выживу, если выживу...

май 1985