- Грустная цыганочка

                  Посвящение М. Анчарову.

Играет день в своих лучах
весеннею погожею...
И ложь повисла на губах
улыбкой замороженной...

А день тянулся леденцом
за редкими прохожими.
А я играл своим лицом
и звал тебя хорошею.

И вспоминал вчерашнее --
что удивляться нечему:
мы встретились на Пятницкой,
а дело было к вечеру.

А дело было все к тому:
тебе -- остаться гордою,
а мне -- искать, в какой жилет
уткнуться пьяной мордою.

Я говорил, что верю ей,
и плакался натуженно,
пока мы шли ко мне домой...
А ночь была простужена...

А ночь дышала воробьем,
ладошкой придушенным,
и таял месяц за окном --
оладушек надкушенный.

И было все по-прежнему:
тяжелое молчание
и холодеющий венец
гражданского венчания.

А личико остывшее --
картинкою тревожною...
Ты все смотрела на меня
глазами новорожденной.

Глазами затаенными,
распахнутых вниманием,
и гулко капала вода
разбитым ожиданием.

Она ушла, косыночкой
махнув, как полагается,
а мы, шагнув на день вперед,
о память спотыкаемся.

О память спотыкаемся,
встаем -- и снова падаем...
И набиваемся с тоски
под вечер провожатыми.

Судьба намокшей рыбкою
везет, кривляясь хвостиком.
И сам -- зайчонком в поезде,
исколотый компостером --

сидишь, моргая глазками,
и потираешь ссадины.
А рядом -- кушают да пьют,
и вкусно пахнет краденым.

И, отвернувшись с калачом,
поют халву поэтики,
и предъявляют, сволочи,
плацкартные билетики.

Эх, раз! Да раз!
Еще не один...
Каравай, каравай,
не уверен -- не кусай.