Я скоро буду дохнуть от тоски
	И сожалеть, проглатывая слюни,
	Что не доел в Батуми шашлыки
	И глупо отказался от сулгуни.

	Пусть много говорил белиберды
	Наш тамада - вы тамаду не троньте,-
	За Родину был тост алаверды,
	За Сталина,- я думал - я на фронте.

	И вот уж за столом никто не ест
	И тамада над всем царит шерифом,-
	Как будто бы двадцатый с чем-то съезд
	Другой - двадцатый - объявляет мифом.

	Пил тамада за город, за аул
	И всех подряд хвалил с остервененьем,-
	При этом он ни разу не икнул -
	И я к нему проникся уваженьем.

		Правда, был у тамады
		Длинный тост алаверды
		За него - вождя народов,
		И за все его труды.

	Мне тамада сказал, что я - родной,
	Что если плохо мне - ему не спится,-
	Потом спросил меня: "Ты кто такой?"
	А я сказал: "Бандит и кровопийца".

	В умах царил шашлык и алкоголь,-
	Вот кто-то крикнул, что не любит прозы,
	Что в море не поваренная соль -
	Что в море человеческие слезы.

	И вот конец - уже из рога пьют,
	Уже едят инжир и мандаринки,
	Которые здесь запросто растут,
	Точь-точь как те, которые на рынке.

	Обхвалены все гости, и пока
	Они не окончательно уснули -
	Хозяина привычная рука
	Толкает вверх бокал "Киндзмараули"...

	О как мне жаль, что я и сам такой:
	Пусть я молчал, но я ведь пил - не реже,-
	Что не могу я моря взять с собой
	И захватить все солнце побережья.


	1969