Иосифу Бродскому

Ухожу со стаей журавлей.
Коли нищ, откуда взяться страху?
Я, прощаясь, Родине моей
Отдал заготовленную драхму.
Пусть мой грех останется молве,
Что винит меня в непостоянстве.
Римский прах под ней или славянский -
Все равно кладбищенскоб траве.

Оглянись, одумайся, моя!
Помнишь ли последнюю вечерю,
Где - галдящим! - бисер пел Боян,
Лик вонзив в пространствие над чернью.
И когда по площади слепец
Уходил, то, тешась безыскусно,
Полоснул ножом по жилам гусли
Кто-то в веселящейся толпе.

Гарь твоих немыслимых балов
Воспаляет сомкнутые вежды.
Мне тобой оставлена любовь,
Но без веры, как и без надежды.
Все возьмет любой, кто попросил,
Но уж Это, верно, не отнимет.
В час, когда больное время минет,
Воспарят двенадцать белых крыл.

В Судный день под карканье трубы
Обвинят нас равно и без толку,
Но тебя - квириты и рабы,
А меня - стихи мои. И только.
Что ж, гляди, наверно, веселей.
Долго ли прощаться-собираться?
В ножны неба падают двенадцать
Обоюдоострых журавлей.

1989